Все о туризме

>2009-05-01

Бескрайние просторы Бразилии при ближайшем знакомстве сжимаются до нескольких точек — устремления и желания этой страны концентрируются в больших городах. Они олицетворяют мечту о счастье и лучшей доле для всех и каждого. Три города — историческая столица Салвадор, вечная столица Рио и официальная столица Бразилиа — сохранили утопические проекции разных эпох.

Салвадор

Африканская душа

Бетонные многоэтажки «озеленены» пальмами и издали смотрятся почти как наши элитные дома. Выходишь из аэропорта — и вот она, Бразилия, приехали: никаких запыленных пустырей, за выездом с парковки сразу начинаются заросли, чуть ли не джунгли. Периферия Салвадора тоже мало похожа на то, что мы привыкли называть таковой. В самолете на Салвадор звучит веселая летняя самба.

Дорога в центр тянется вдоль пляжей. Сюда ездят не по работе, а отдохнуть или навестить родственников. Но она только подчеркивает нынешнюю провинциальность. Тот Христос огромен, он стоит на высокой горе, виден отовсюду и будто обнимает город, а этот — маленький и неказистый, ностальгически вглядывается в морскую даль. Северная столица расположена ближе к экватору и сегодня ассоциируется с морем, солнцем и бездельем. На одном из них стоит статуя Спасителя — подражание знаменитому оригиналу в Рио.

Главная площадь, Муниципальная, — откуда два века подряд, с 1549 по 1763 год, управлялась Бразилия, — сейчас, по сути, превратилась в проходной двор: здесь расположен лифт в Нижний город. Правда, на площади все еще стоит Губернаторский дворец, но его помпезный неоклассический фасад — поздний, ХIХ века, когда город уже не был столицей. Разве что кто-то остановится тут на минутку поесть мороженого и посмотреть на панораму залива. Как и тогда, сегодня Салвадор — самый африканский город Бразилии. Дворцы и храмы строили на возвышенности, а приморская часть предназначалась для фортификационных сооружений и портовых складов. Единственное, что может напомнить тут о колониальном прошлом, — это сами жители. Салвадор с самого начала задумывался португальцами как столица. Но столичного величия поначалу не ощущается даже наверху. И сегодня город по-прежнему делится на Верхний и Нижний.

Площадь Пелоуринью — сердце одноименного квартала и всего Салвадора. Когда-то здесь публично наказывали рабов. Теперь в церкви Носса-Сеньораду-Розариу-дус-Претус, построенной теми же рабами в XVIII веке, можно послушать барабанную музыку

Мечта 1. Земля изобилия

Кроме ценного дерева фернамбук (pau-brasil, давшего название стране), вывозить из Бразилии поначалу было нечего — золото и алмазы тут обнаружили лишь спустя 200 лет. В отчетном письме королю они восхищались «чистыми, холеными и прекрасными» индейцами и уверяли, что на этой чудной земле «все посаженное приносит плод». 22 апреля 1500 года португальцы во главе с Педру Алварешем Кабралом открыли новую землю, которая показалась им райской. На ней она изображена в виде узкой полосы земли с большими деревьями, под которыми сидят гигантские попугаи ара. Первое представление о Бразилии как о прекрасной стране невиданных растений и зверей нашло отражение на карте 1502 года.

А в 1549 году в бухте Всех Святых был основан город Спасителя, Салвадор-ди-Баия, столица колонии и главный пункт поставки «черной рабочей силы» на континент. В последующие два века добытое ими «белое золото» сделало город несказанно богатым. В 1535-м в Бразилию завезли первую партию рабов из Африки. Но уже в 1530-х новой колонии нашли практическое применение: она отлично подходила для выращивания сахарного тростника. Попытки заставить работать на плантациях «холеных и прекрасных» индейцев успеха не имели — от тяжелого труда они быстро хирели и умирали.

Днем на улицах Пелоуринью прохаживаются баиянки в традиционных костюмах и упражняются капоэйристы — все, конечно, ради туристов. Но вечером эти же улицы превращаются в концертные и танцевальные площадки «для своих»

И в приморской части, и в центре можно встретить полных уличных торговок в специфической одежде баиянок — с пышными юбками и в характерных тюрбанах. Недавно неподалеку от Муниципальной площади появился памятник Зумби, легендарному предводителю беглых рабов, жившему в XVII веке. Сегодня Салвадор любят называть «африканской душой» страны. Стоя на одной ноге и опираясь на копье, он будто замер в танцевальной позе (кое-кто приписывает вождю угнетенных и изобретение капоэйры). Они продают только традиционные лакомства — местная кухня со всеми характерными составляющими вроде пальмового масла давно вошла в пантеон здешних достопримечательностей наряду с капоэйрой и кандомбле. О рабстве городские власти стараются лишний раз не упоминать. Здесь процветают синкретический культ кандомбле и школы афробразильской борьбы — капоэйры. Горожане каждый день приносят герою живые цветы, а приезжие фотографируются только с ним, словно не замечая расположенных поблизости памятников первому епископу и первому губернатору города. Их установка более позитивна: всеми силами прославлять вклад вынужденных иммигрантов в культуру новой родины.

Теперь эта площадь — сердце одно именного квартала, в котором мы находим «тот самый», ожидаемый Салвадор — с мощеными улочками, золочеными барочными храмами и низкорослыми колониальными домиками. Символично и то, что роль подлинного центра города сейчас выполняет площадь Пелоуринью (дословно — «позорный столб»). Недавно их подновили и покрасили в веселые тона. До 1835 года на ней и в самом деле стоял столб, у которого публично наказывали рабов. Район стал намного безопаснее и чище, однако, приобретя туристический лоск, говорят, утратил часть атмосферы.

Помните роман «Дона Флор и два ее мужа»? «А знаете, почему? Этот район привели в порядок, а вот улица Содре, где когда-то жила сама дона Флор, сильно испортилась. В синем здании на площади Пелоуринью когда-то продавали рабов. Я провожу вас». Теперь на фасаде выведено крупными буквами: Фонд «Дом Жоржи Амаду». — на ступенях дома к нам подсаживается прелестная дама, она только что прочитала доклад про постмодернистскую сущность женских персонажей у Амаду. — Пятьдесят лет назад приличные люди сюда не заглядывали. Теперь все наоборот. Правда, название обманчиво: сам писатель тут никогда не жил. Одна бы она никогда не отважилась пойти туда, где «обитали падшие женщины» и царил «самый низменный разврат», как выражались репортеры уголовной хроники. Когда Флор впервые в жизни отправляется в квартал Пелоуринью на поиски мулатки Дионисии, то берет с собой подругу. Это в трех минутах отсюда, но одним вам туда ходить не стоит — опасно.

В середине ХХ века на улице Содре проживал респектабельный средний класс. Сейчас, несмотря на центральное расположение и старинную застройку, улица считается малопрестижной и небезопасной

Сегодня на запустелой улице ни души, только в одном окне парень в шортах, свесив ноги на улицу, наигрывает что-то на гитаре. По пути к нам подлетает один из многочисленных продавцов разноцветных фенечек — «на счастье»: когда порвется, желание исполнится. 50 лет назад тут проживали приличные люди — торговцы обувью, фармацевты, и «самые респектабельные особы» приходили в кулинарную школу доны Флор, чтобы познать секреты местной кухни. На улице Содре мы видим такие же дома в колониальном стиле, но совсем обветшавшие. Мы пересекаем площадь, чтобы свернуть в кривые переулки. Вообще со времен Амаду город изменился», — говорит наша новая знакомая Тереза. А теперь ленточки из синтетики: такие не рвутся годами. «Да, когда-то это работало.

Улучшить материальное положение всех сразу было невозможно, вот он и придумал придать им чувство собственной значимости за счет уважения к их культуре. Никто лучше него не писал про Салвадор — ведь это тоже легкомысленный город». Один из его залов отведен под «теоретическую» экспозицию, посвященную баиянской кухне, другой — под ресторан, где можно ознакомиться с этой кухней «на деле». Время уютных домашних школ кулинарии прошло, зато пару лет назад на Пелоуринью появился Гастрономический музей. Сегодня Амаду знаменит за рубежом, а дома, в Бразилии, его не воспринимают всерьез — считают слишком легким, даже легкомысленным. Тогда же на волне интереса ко всему африканскому вошел в моду Амаду — он много писал про эту культуру, на ней построен и роман о доне Флор. Проблема интеграции чернокожего населения штата в 1970-х стояла особенно остро. «То, что мы видим сегодня, — продолжает Тереза, — во многом дело рук Антониу Магальяэнса, крупнейшего бразильского политика, который три раза был только губернатором штата Баия. На время это сгладило расовую проблему. Но в этом как раз его прелесть.

Неудивительно, что «город-праздник» Салвадор стал родиной многих музыкальных стилей и исполнителей — от классика босановы Жуана Жилберту до лидера движения «Тропикалия» и недавнего министра культуры Жилберту Жила. Любовь ко всему неформальному у местных жителей проявляется даже в том, что они не употребляют официальное имя города, а ласково называют его Баия — по имени залива. И в самом деле, послеобеденная месса в церкви на Пелоуринью идет в сопровождении группы барабанщиков. Напротив — крытая площадка для концертов в стиле регги, а днем прямо на площади можно сделать татуировку или заплести дреды. В 1980-х в этом квартале появился и первый в стране центр по защите прав сексуальных меньшинств. Для баиянцев он длится круглый год: по Пелоуринью каждый день шествуют группы барабанщиков (это называется «репетициями» к карнавалу). Здешний карнавал в большей степени сохранил уличный характер, чем карнавал в Рио, и многие считают его лучшим в стране. Мотоциклисты привязывают к багажникам огромные стереодинамики и одаривают прохожих звонкими ритмами самбы.

Теперь от Муниципальной площади к рынку Моделу можно спуститься за 20 секунд В 1930-е годы великолепный лифт в стиле ар-деко соединил верхний и нижний уровни города.

Но если прогуляться чуть дальше, на прибрежный рынок Сан-Жоаким, можно увидеть, что там все по-прежнему: так же тащат за ноги на продажу блеющих барашков, те же тяжелые запахи африканских приправ, тот же богатый выбор ритуальных предметов для кандомбле. Центральный рынок Моделу, на котором когда-то делали покупки все хозяйки Баии, сейчас превратился в сувенирный. Среди торговцев одеждой и хозтоварами можно наткнуться на лавку гробовщика, который тоже выставил свой товар напоказ и разве что не предлагает его прохожим. Стоит лишь заглянуть за туристические фасады Пелоуринью — и открывается совсем другая реальность. Как и в любом приморском городе, жизнь выплескивается на улицы: на оживленной Авенида 7 июля прилавки заполняют чуть ли не половину прохода. Баиянцы искренне верят в богов-ориша и в то, что, впав в транс, человек соединяется с покровительствующим ему духом и заряжается от него силой. И даже если на многие церемонии вам предложат билет, это вовсе не означает, что религиозное действо превратилось в шоу.

На сцене — не диджей, а группа барабанщиков, играющих в стиле афоше, то есть ту же музыку, что используется в кандомбле. Проходит она в громадном ангаре в самом центре, вход стоит один реал (полдоллара). Самое интересное, что под эти мелодии танцуют так же, как и на ритуалах кандомбле: те, кому покровительствует богиня ветра и бури Янсан, быстро и весело машут руками, а те, кого опекает Ошун — ориша пресных вод и любви, плавно извиваются. Бойкая темнокожая девушка Нилзете, подруга Терезы, ведет нас на дискотеку «для народа». Правда, в транс при этом никто не впадает… Вечером даже ухоженные площади Пелоуринью превращаются в импровизированные танцплощадки, куда съезжается молодежь с окраин. Более того, то и дело музыканты затягивают ритуальные тексты — и публика охотно вторит.

В общем, «хороший город» — так говорят о Салвадоре сами баиянцы. Что не мешает им при первой же возможности переезжать в «чудесный город», как принято называть Рио-де-Жанейро.

Рио

Открытый город

Легкие и изящные постройки из старых досок, жестянок, бамбука, мешков и любого другого подручного материала примостились на склонах, как птичьи гнезда…» Впрочем, трудности с жильем в этом городе были всегда. Американский журнал «Лайф» еще в 1960-х писал, что фавелы Рио «по-своему прекрасны, хотя хрупкая красота их меланхолична. Впечатления не портят и нескончаемые фавелы, из которых, кажется, целиком состоит пригород: издали они даже могут показаться живописными. Когда в начале XIX века, спасаясь от Наполеона, сюда пожаловал весь португальский двор, проблему эту решили просто. Впрочем, именно приезд монархов придал Рио-де-Жанейро столичный блеск и прославил его на весь мир. Первое, что поражает прибывшего в Рио-де-Жанейро, — это фантастический ландшафт. На всех понравившихся домах рисовали вензель PR — «принц-регент» (народ расшифровывал аббревиатуру по-своему: Ponha-se na Rua — «убирайся на улицу», собственно, это и предполагала надпись).

Мечта 2. Все как в Европе

Впервые в истории европейский монарх предпочел жить и править в колонии — местные жители гордятся этим и сегодня. К тому времени город уже 50 лет как считался столицей Бразилии, но все еще походил на большую деревню — там не было даже водопровода. А когда умерла его мать и он стал королем Жуаном VI, то сделал Рио центром Объединенного королевства Бразилии, Португалии и Алгарви. В 1807 году безумная королева Мария I, ее сын регент дон Жуан и 15 000 придворных погрузились на каравеллы и отплыли в свою далекую, экзотическую колонию. После изнурительного путешествия (дворяне так ныли, что был издан королевский указ, запрещавший обсуждать на борту все, что не имеет отношения к мореплаванию) они прибыли в Баию, где народ встретил их ликованием. К 1815 году наполеоновская опасность исчезла окончательно, но дон Жуан не спешил возвращаться в Лиссабон. Но принцу тут понравилось, и он принялся за дело. Скоро в Рио появился первый в стране банк, морская академия, медицинское училище, библиотека (помимо картин и драгоценностей из Лиссабона было прихвачено более 60 000 книг) и ботанический сад. Двор опять возроптал: его не устраивал жаркий климат, отсутствие удобств и тропические болезни, которыми в XIX веке «славился» город. Когда в 1821-м Жуану все же пришлось отплыть на родину, то оставшийся за него сын почти тотчас провозгласил независимость Бразилии, став ее первым императором — Педру I. (Увидев скачущих вокруг ее портшеза чернокожих, бедная королева Мария приняла их за чертей и стала вопить, что попала в ад.) Спустя месяц их так же тепло встречали в Рио. Вместо этого он выписал из Франции архитекторов, художников и скульпторов, чтобы они украсили новую столицу в лучших традициях Старого Света (африканские культы принц к тому времени уже запретил).

Это здание построили в 1743 году как резиденцию губернатора, а в 1808-м в нем поселились португальские монархи. Сегодня Императорский дворец отдан под выставки

В 1888 году был наконец смыт самый позорный след колониального прошлого — отменено рабство (последовали недельные торжества), а в 1889-м военный переворот смел монархию. Меньше чем за век страна сделала колоссальный скачок — от рабовладельческой провинции к свободной республике.

Правда, быстрые перемены имели и обратную сторону. Тысячи бывших рабов хлынули в город, пополнив бедняцкие кварталы — прообразы фавел. Многие «кофейные бароны» (в XIX веке роль северных плантаций сахарного тростника стали выполнять южные плантации кофе вокруг Сан-Паулу и Рио), строившие свое дело на бесплатной рабочей силе, разорились.

«Монарх» интересовался судьбой собственноручно посаженной тут пальмы, огорчался, что не слишком похож на свой бронзовый бюст и сердито кричал «Кто такой?» при виде памятника композитору Антониу Карлусу Жобиму. Сегодня португальских монархов тут вспоминают тепло. Традиция искать вдохновение на этих аллеях идет еще из XIX века: тогда здесь любил гулять Машаду ди Ассиз — первый претендент на звание лучшего писателя Бразилии… Более осведомленная «супруга» терпеливо объясняла ему и всем собравшимся, что такое босанова и что, возможно, лучшие ее мелодии родились на этом самом месте в саду, куда часто приходил работать Жобим. Когда в прошлом году Ботанический сад отмечал 200-летие, то не забыл почтить основателя: весь год по саду гуляли актеры, переодетые Жуаном VI и его супругой доной Карлотой Жоакиной.

Узнав о нашем желании поснимать внутри здания, седая вахтерша отложила газету, на секунду призадумалась, затем, кряхтя, встала и повела нас к начальству. Интерьер в самом деле впечатлял: беломраморная лестница, фрески, колонны. По сравнению с Салвадором колониальных построек тут сохранилось немного: чаще встречаются строгие неоклассические здания французских зодчих, приглашенных королем. В стиле Парижской оперы построен и более поздний городской театр. Однако никто не выгнал нас вон: напротив, нам любезно показали все интерьеры. «Сообщают об утренних решениях городских властей». «Что здесь делают днем журналисты?» — удивились мы при виде коллег. Наслышанные о его мраморных лестницах с перилами из оникса, мы решили заглянуть туда. Кроме этого сада, расположенного в одноименном респектабельном квартале, почти все следы имперского Рио сосредоточены в историческом центре. Начальство сидело в помещении, похожем на пресс-центр. — «А при чем тут театр?» — «Какой театр?» — в свою очередь удивилась вахтерша. Оказывается, мы перепутали здания, и вместо театра попали в соседний «горсовет».

Теперь многие предпочитают ей соседние Ипанему и Леблон Когда-то самым престижным пляжем Рио (да и всей Южной Америки) была знаменитая Копакабана.

Правда, с этой картиной плохо вяжется статистика убийств — десятки тысяч насильственных смертей в год, что подпадает под ооновские параметры вялотекущей гражданской войны… Редкий мегаполис производит подобное ощущение открытости и гостеприимства. Тема эта — частый повод для иронии и самоиронии. Тут вспоминают и португальскую корриду, где не убивают быка, и то, как сложно было заставить бразильца драться на дуэли (когда в соседних Аргентине и Уругвае они были модны), и подозрительно мирные перевороты в XIX столетии, и сравнительно мягкие диктаторские режимы в ХХ веке. Как будто тут нет никаких преград — ни между вами и властями, ни между вами и местными жителями, ни между жителями и властями. И эта мягкость не может не очаровывать, хотя иной раз и подает повод для критики: желание любой ценой избежать конфронтации порой оборачивается пассивностью и уходом от проблем. Мягкость и дружелюбие считаются одной из главных национальных черт бразильцев.

В 1931 году на ней появился нынешний символ города — Христос Искупитель работы француза Поля Ландовски. Громадную бетонную статую в стиле ар-деко готовили еще к столетию независимости Бразилии (1922), но опоздали… В начале прошлого века каждый новый градоначальник считал своим долгом выровнять какой-нибудь холм, снести несколько старых зданий и проложить на их месте широченный проспект — опять-таки в подражание Парижу и на зависть вечному конкуренту Буэнос-Айресу. Особенно удивляет их отсутствие в историческом центре Рио. Тогда же стали доступны для публики и главные панорамные площадки города: в начале XX века провели канатную дорогу на гору Пан-ди-Асукар, еще раньше — железную дорогу на вершину Корковаду. Но вернемся на улицы Рио. Днем в центре идет обычная городская жизнь, тут работают, встречаются, делают покупки, а по вечерам район полностью вымирает. Если в салвадорском квартале Пелоуринью днем полно туристов, а настоящая жизнь начинается вечером, то здесь — все наоборот. Нынешний облик города складывался в основном при республике. Все разъезжаются кто куда — послушать музыку в соседнем районе Лапа, например. На этих площадках всегда много приезжих, тогда как в других местах они полностью растворяются в городской среде.

Днем здесь царит оживление, по ночам район вымирает Исторический и деловой центры Рио тесно переплетены в одно целое: старинные постройки прячутся меж современных высоток.

Стили жизни

— Что такое самба? — Или завоевание любимой. И помогает его преодолеть. Она — как Рио. Даже когда она рассказывает о горе, то делает это весело. Танец человека, свободного от условностей, — в подтверждение своих слов Карлинью ди Жезуис вскакивает и делает несколько фривольных движений. Я бы сказал — это танец веселой женщины. Самба — это олицетворение счастья. Радость жизни.

— Но ведь первыми ее начали танцевать переселенцы из Баии?

— Да, зародилась она в Баии, но родилась в Рио. Округлая вершина Корковаду, мягкие очертания залива, знаменитый волнистый рисунок Копакабаны, пышные формы женщин и распахнувший руки Спаситель: он заключает город в мягкое объятие, — лучший танцор Бразилии чертит руками все эти линии, а затем вновь вскакивает и крутит бедрами. То, что танцуют в Европе под названием самбы, — это не самба, а какое-то мамбо. — Ну и, конечно, это чувственный танец. Это точно. Никаких углов и резких линий — все сглажено. Посмотрите на город — ведь это вылитая самба.

В сегодняшнем Рио этот танец выполняет ту же социальную функцию, что и капоэйра в Салвадоре. Для многих это возможность ненадолго почувствовать себя королем жизни. А карнавал, как и местный пляж, это то пространство, где социальные различия на время исчезают. Все веселятся, как одна семья, у всех сказочно богатые костюмы (при школах самбы существуют специальные фонды). Кроме того, самба напрямую связана с карнавалом. Карлинью владеет клубом в Лапе и руководит школой танцев. Он должен отвлечь ребенка от домашних проблем, дать ему опору в жизни, раскрыть талант. В ней, как и во многих других, дают бесплатные уроки самбы детям из бедных семей.

Совсем другая — статусная — публика приходит потанцевать самбу в клуб «Рио сенариу» в Лапе. Иногда что-то из вещей на время исчезает — сотрудники телекомпании «Глобу» часто наведываются сюда в поисках реквизита для очередного сериала. Помимо этого клуб славится своим интерьером: в прошлом это был трехуровневый антикварный магазин. Да и музыка тут звучит иная: не грохочущая карнавальная, а более мягкая, вкрадчивая, близкая к босанове. Сегодня между этажами по-прежнему ездит старинный лифт, а на самих этажах можно наткнуться на что угодно: от церковного пюпитра до старинной коляски и кабриолета.

Знаменитая индустрия мыльных опер — еще одно порождение Рио-де-Жанейро. Разве что старая табличка Minist´erio da Fazenda на солидном здании 1930-х годов в центре навеет смутные ассоциации с первым импортным сериалом перестроечной поры — «Рабыней Изаурой» (на самом деле надпись означает всего лишь «министерство финансов»). Но именно этот город был и остается олицетворением мечты на бразильском экране. Правда, киностудии расположены за чертой города (по сути, это отдельный город), а в самом Рио об этой отрасли мало что напоминает.

Проезд на подножке бесплатный, и уличные мальчишки часто упражняются в запрыгивании в него на ходу Одна из его достопримечательностей — старый трамвайчик. Район Санта-Тереса называют «местным Монмартром».

О красивой жизни Мечта 3.

В 1930—1940-х годах образ Рио как экзотической столицы гламура активно использовал Голливуд. Впрочем, тогда же, в 1940-е, начался массовый рост фавел… В 1924 году в пригороде Рио появился роскошный отель «Копакабана Палас». Уже к 1930-м слава «чудесного города» гремела на весь мир: о нем мечтал даже Остап Бендер, вдохновившись простой энциклопедической статьей. Очень быстро пляж перед ним стал самым знаменитым во всей Южной Америке: голливудские звезды и прочий бомонд съезжались сюда сыграть в казино или повеселиться в ночных клубах. В шпионском триллере Альфреда Хичкока «Дурная слава» (1946) Кэри Грант и Ингрид Бергман, прибывшие сюда для разоблачения немецкого барона-нациста, обмениваются информацией на фоне роскошных панорамных видов, в модных кафе и, конечно, на скачках (в то время Рио славился своим ипподромом).

Во главе ее долгие годы стоял бразильский «гражданин Кейн» — Роберту Маринью. Роберту оказался не только отличным наездником и обаятельным молодым человеком, но также способным журналистом и толковым бизнесменом. К 1940-м годам империя «Глобу» уже имела в своем составе радиостанции, в 1950-х — телестудии, а в 1960-х запустила производство сериалов. Спустя три недели после этого он умер от сердечного приступа, и дело перешло к 20-летнему сыну. Правда, в последние годы сериалы, «сделанные в Рио», стали затрагивать и реальные проблемы большого города. С его уходом холдинг перестал активно вмешиваться в политику, но продолжает влиять на умы. Его отец, всю жизнь проработавший корректором, в 1926-м основал вечернюю газету. Со временем роль Голливуда в прославлении красивой столичной жизни перехватила местная медиаимперия «Глобу». Маринью руководил концерном до самой смерти в 2003 году и все это время считался влиятельнейшим человеком Бразилии.

Сверхпопулярность Копакабаны со временем сыграла с ней злую шутку: район чересчур застроили, превратив в цементные джунгли. Рио уже не ассоциируется с аристократизмом и роскошью. Сейчас заведения, гремевшие в 1920— 1940-х годах, приходят в упадок. И хотя по выходным тут по-прежнему устраивают скачки, а в будние дни в жокейском клубе можно элегантно отобедать, горстка его завсегдатаев и близко не сравнится с толпами фанатов на стадионе «Маракана». Здешнее представление о красивой жизни — скорее неформальная элегантность и культ тела: пляж до работы, фитнес после или наоборот. Стены огромного ипподрома исписаны граффити. Те, кто мог себе это позволить, перебрались оттуда в соседние пляжные кварталы — Ипанему и Леблон.

Росинья — не потемкинская деревня, тут все по-настоящему и, как и в других трущобах, всем правят банды наркодилеров. Говорят, они весьма популярны, но вместе с нами туда отправилась только одна девушка — социальный работник из Японии. А вот фавелы со временем только разрослись. В 1994-м незаконные поселения впервые нанесли на карту города, а самое большое из них, Росинья (более 100 000 жителей), получило официальный статус района. Это уже давно такой же «бренд» Рио, как панорамные горы и пляжи. Сегодня по «образцовой фавеле» водят экскурсии. Быть может, потому, что накануне в этой фавеле опять была перестрелка. Правда, благодаря их контролю фавелы — единственное место в Рио, где можно не бояться уличных воров: грабить у себя дома запрещено, хочешь заработать — отправляйся к туристам на Копакабану.

Там есть даже гостиница и банк, а в каждый дом проведено бесплатное электричество (как — показано на фотографии). Но общее впечатление от нее все равно удручающее Росинья — крупнейшая фавела Рио (100 000 жителей).

Откуда-то сверху продолжает капать вода, хотя дождь давно прошел. Леандру вырос и живет здесь, мать его работает тут парикмахером, а он выучился английскому у местных волонтеров-иностранцев. Сначала он водил экскурсии только по своей Росинье, теперь получил общегородскую лицензию. То есть выбор был такой: голодать или не платить. На этот случай в каждом хозяйстве припасен мешок с песком. На входе в фавелу нас встречает молодой человек в футболке с надписью «Экзотик-турс». Дома сплошь из кирпича, во всех проведено электричество: вдоль стен тянутся спутанные толстенные пучки проводов. В общем, это по-честному». Но о том, чтобы жить где-то за пределами родной фавелы, пока и не мечтает. Конечно, бесплатный отвод энергии чреват пожарами. Эта фавела особая, и не только из-за размера. В конце концов на нас махнули рукой». Еще ползарплаты ушло бы на аренду жилья — хоть это и нелегальный самострой, но тут тоже есть свои хозяева и квартиросъемщики. Расчет произвели по обычным тарифам — примерно в ползарплаты среднего жителя Росиньи. Мы входим в лабиринт мокрых улочек. «Как-то тут пытались установить счетчики, и даже квитанции потом присылали. «У нас по этому поводу шутят: в Рио дождь идет час, в Росинье — два». Претензий к правительству у Леандру нет. «Государство считает, что ничего не должно нам, мы — ничего не должны им.

В Росинье поражало полное отсутствие чего-либо, что радовало бы глаз, и это угнетало даже больше, чем нищета. «Это фавела?» — спрашивали мы. От здешних джунглей не осталось и кустика. («По меркам Токио это очень большая терраса, почти гигантская», — деликатно заметила соцработник из Японии.) С нее открывался вид на некогда прекрасные горы. В Салвадоре нам часто встречались полуразрушенные дома, почти лачуги, многие — довольно симпатичные на вид. «Да, тут свои правила общежития. Хочешь послушать музыку — подумай: понравится ли она соседу? По крутой лестнице (такой низкой, что приходится сгибаться) мы поднялись на небольшую террасу — гордость семьи. Бывает, из-за этого сильно дерутся. Любую крупную покупку — холодильник, например — надо затаскивать через окно: помогают соседи по обе стороны улицы». А как иначе? Разве что здесь и там встречались клетки с канарейками, призванные воссоздать иллюзию природы. Но когда надо, соседи всегда выручают. Здесь не было ни художественно раскрашенных стен, ни увитых цветами веранд, какие еще попадались в «просто бедных кварталах». Потом Леандру показал нам свой дом. «Нет, просто бедный район». Каждый доступный сантиметр поглотили невысокие кирпичные постройки, оставив только тесные проходы — в дождь там даже толком не раскрыть зонт. Сверху они еще были девственнозелены, но снизу на них уже наступала единым выцветшим фронтом Росинья, пожирая все на своем пути.

Существуют различные социальные программы по обустройству фавел и жилищные — по их расселению. И тут оказывается, что многие жители вовсе не желают покидать свои тесные домики ради просторных новостроек на окраинах. Единственной очередью, которую мы видели в Росинье, была очередь в лотерейный киоск… Отсюда ближе до работы, а еще — до знаменитых пляжей, где классовые границы стираются и возникает иллюзия причастности к жизни «чудесного города», обманчивое ощущение, что рано или поздно обязательно выпрыгнешь из нищеты. Ведь в Рио многие фавелы, как Росинья, расположены бок о бок с дорогими центральными кварталами. Суровые условия этих людей не пугают: в их деревнях та же нищета плюс еще безысходность и скука. А если кого-то и удается расселить, их место тут же занимают новые переселенцы с северо-востока страны: раз в неделю прямой автобусный рейс доставляет их прямо в Росинью. Сказать, что государство бездействует, конечно, нельзя. А здесь — хоть какой-то шанс вытащить счастливый билет.

Бразилиа

Город Солнца

Иными словами, вместо хаоса — порядок, вместо отсталости — воплощенный прогресс. Вместо густонаселенного побережья — неосвоенные пространства в глубине континента, вместо извилистых улочек с шумными кафе и рынками — ширь проспектов и площадей. Бразилиа воплощает желание перечеркнуть прошлое и начать все с чистого листа. Она не просто построена с нуля: в ней заложено противопоставление всему, что было раньше, всем прошлым столицам.

Памятник «отцу-основателю» Бразилиа был установлен в 1981 году, проектировал его, как и все основные постройки города, Оскар Нимейер Бразилиа была построена феноменально быстро — за три с небольшим года, с 1956-го по 1960-й, в первую очередь благодаря воле и энтузиазму президента Жуселину Кубичека.

Мечта 4. «50 лет прогресса за 5»

30 августа 1883 года ему приснился один из его знаменитых пророческих снов: будто он пересекает Южную Америку на поезде в сопровождении ангела. Бразилия рано начала воспринимать себя как страну неиспользованных возможностей, огромного нереализованного потенциала, скрытых богатств. Посреди него на глазах растекалось озеро. Между 15 и 20 градусами южной широты он увидел длинный и широкий отрезок земли, свободный от леса. Там раздался голос с небес: «Когда люди добудут сокровища, скрытые в этих местах, здесь, на Земле обетованной, рекою потекут молоко и мед. Тогда же возник миф о том, что исправить ситуацию может перенос столицы вглубь материка. Она будет несказанно богата». Но ярче всех на эту тему высказался не бразилец, а известный итальянский священник, впоследствии святой Иоанн Боско. Трудно сказать, совпадение это или — что вероятнее — прямое следствие предсказания, но Бразилиа выстроена между 15 и 16 градусами южной широты, у рукотворного озера Параноа. Начиная с XVIII века политические деятели самых разных взглядов мечтали о том, что когда-нибудь это свершится.

Первым шагом к реализации мечты стала республиканская конституция 1891 года, которая особой статьей предусматривала выделение на Центральном плато 14 400 км2 под будущую столицу. Но по-настоящему серьезно о переносе столицы заговорили только в 1955-м, во время предвыборной кампании президента Жуселину Кубичека: пора уже было «перестать цепляться за побережье, как крабы», игнорируя огромные пространства в глубине континента. В 1922 году был даже торжественно заложен первый камень (сегодня на этом месте один из городов-сателлитов Бразилиа). Посреди страны должен был вырасти новый город, который, как «брошенный камень, пустит волны прогресса по всей стране».

В ответ на предвыборный лозунг Кубичека «50 лет прогресса за 5» его противники предвещали «40 лет инфляции за 4 года». Увы, их предсказание оказалось ближе к истине… В 1956 году, уже в качестве главы государства, Кубичек объявил, что переезд состоится к весне 1960-го. Многие сочли это обещание безумным: между побережьем и будущей столицей не было ни железной дороги, ни приличных шоссе.

Более того: почти все госучреждения действительно открыты для посещения. В то время как государственные учреждения, как правило, производят впечатление неприступных, в Бразилиа они призваны создавать ощущение прозрачностии, открытости. В том числе и Дворец Правосудия

Общий план города принадлежал Лусиу Косте, в качестве главного архитектора выступил близкий друг президента Оскар Нимейер. Бразилиа должна была покончить с традиционным противопоставлением «богатый центр — бедная периферия». В апреле 1960 года состоялась торжественная инаугурация новой столицы. Более того: предполагалось, что дома в так называемых супер квадрас (суперблоках) будут «c одинаковыми фасадами, одной высоты, с одними и теми же удобствами… Дети, которые тут вырастут, построят Бразилию будущего, ибо Бразилиа — это великая колыбель новой цивилизации» (отрывок не из утопии Томмазо Кампанеллы и не со страниц «Правды», а из газеты государственной корпорации, которая строила Бразилиа). Его коммунистические воззрения и модернистская установка предопределили основную концепцию столицы: «идеальный город» — не просто удобный для жизни, но и способный сделать ее более счастливой. Иными словами, новая, улучшенная среда должна была создать и новый тип человека. Квартиры будут распределяться в соответствии с количеством членов семьи…

К новому дому они отнеслись неоднозначно и порой болезненно: в те годы даже возник специальный термин — «бразилит». Да, новый город действительно в одночасье избавился от извечных бразильских проблем: нищеты, преступности, плохой инфраструктуры, загрязнения окружающей среды — все соглашались с тем, что «здесь удобно работается» и «спокойно живется». Одни ругали, другие хвалили новый город, но все соглашались, что это не просто «другая страна», но и «другая планета». Да и отсутствие заторов на широких проспектах всех, конечно, устраивало. Однако первые жители «совершенного города» не спешили благодарить судьбу. Только вот без привычного шума и суеты город казался холодным и бездушным, одинаковые здания — безликими и ассоциировались не с равенством, а с анонимностью. Раньше в газетах писали, что в новой столице лишенные приморских развлечений чиновники наконец-то займутся делом. Теперь там же можно было прочитать, как сенаторы и депутаты дерутся перед выходными за авиабилеты в Рио и как в парламенте не удается набрать кворум, поскольку половина ее членов под разными предлогами разъехались кто куда.

Конечно, изменить однотипные фасады в суперблоках было невозможно. Зато никто не мешал отстроить роскошные виллы на берегу живописного озера Параноа, что и сделали чиновники побогаче. Жителям оставалось либо кардинально измениться самим, либо попытаться приспособить новую среду обитания под себя. Со временем столица обросла и более бедными пригородами. Еще легче оказалось создать свои, закрытые, клубы для элиты вместо предполагавшихся домов культуры «для всех». Так, не желая каждый раз отправляться за покупками в специальные торговые центры, горожане завели в своих кварталах кое-какие магазинчики и кафе. Эта структура сохранилась и поныне, но с некоторыми изменениями. В первоначальном плане Бразилиа строго делилась на секторы: гостиничный, жилой, торговый и прочие.

Сегодня ее население по-прежнему делится на бразилиафобов и бразилиафилов — город никого не оставляет равнодушным. Первые тоскуют по морю, вторые с удовольствием плещутся в Параноа. Им нравится современная архитектура, и их не тяготит отсутствие исторического наследия. Кому-то не хватает полноценной ночной жизни, а кто-то радуется наличию в каждом суперблоке детсада. Одни довольны тем, что до работы ехать считанные минуты, другие жалуются на постоянную зависимость от машины.

К счастью, меня встречает моя знакомая Беатрис, которая давно живет здесь с мужем-дипломатом. Город начинается почти внезапно. По обе стороны дороги простирается бескрайняя и безлюдная равнина, долгое время не видно ни одной постройки. Без машины тут в самом деле делать нечего, тем более что на улице хлещет ливень — в Городе солнца как раз сезон дождей. Но и там ощущение простора не исчезает — расстояния огромны, широкие проспекты мало приспособлены для прогулок. Уже в аэропорту поражает необычная для Бразилии толпа деловито спешащих людей. Но стоит выйти из здания, как она рассеивается.

В Бразилиа так и говорят: наше небо заменяет нам море. — Жаль, что сегодня такая погода. Зато в сезон дождей город зеленеет. Обычно у нас тут замечательное синее небо. — Из первых же слов Беатрис ясно: она — бразилиафил. — И синева эта очень идет зданиям Нимейера. Ну ничего.

В главном соборе Бразилиа все иначе: он наполняет интерьер ослепительным светом. Традиционно храмовые витражи создают особенное, приглушенное освещение. Этот эффект усиливается тем, что вход в храм представлет собой подобие темного туннеля

Оно отчасти скрашивает унылое однообразие длинных «суперблочных» шестиэтажек, очень похожих на наши блочные. Обилие сочной тропической зелени в самом деле радует глаз. Как и яркие цвета иных фасадов и ставней.

— Это не просто ставни, это brise-soleil. Кстати, вот эти здания — подлинные, конца пятидесятых годов. Посмотрите, как они удобны — машине не обязательно объезжать дом, чтобы попасть к подъезду: она может проехать напрямую! Впервые их применили в 1930-х годах в здании Министерства просвещения и здравоохранения в Рио. Тогда же впервые в Бразилии здание было поставлено на столбы. Обычные жалюзи защищали помещения от палящего солнца, но не препятствовали их нагреву, а новые решетчатые ставни, встроенные прямо в фасад, решали обе проблемы.

И в этом нет того обаяния, как в обветшавших старинных постройках. Я замечаю, что фасад одного из них совсем облупился. Здесь это смотрится безобразно.

— Вы правы: модернистская архитектура старится быстро и неумело, ей это часто ставят в упрек. Вообще город выдержал испытание временем. Да и возникшие вокруг города-сателлиты нельзя сравнить с бедняцкими пригородами других мегаполисов: красивыми их не назовешь, но они безопасны и уровень жизни там быстро выходит на средний. Изначально Бразилиа была рассчитана на 50 000 жителей. Сейчас тут проживают 2 миллиона, а проблем по-прежнему нет. Но ведь и реставрировать ее просто. Взять то же уличное движение.

Ему отказали на том основании, что он целиком считается памятником ЮНЕСКО. Недавно столетний архитектор предложил украсить центр еще одним обелиском. Они великолепны, и даже необходимость перебегать под дождем нечеловеческие расстояния, отделяющие одно здание этой суперплощади от другого, не портит впечатления. И вот мы в центре, на площади Трех Властей (Трес-Подерес). Эти здания — Президентский дворец, Национальный конгресс и Верховный суд — проектировал сам Нимейер (жилищные кварталы он только утверждал). И даже автор творения не имеет права «усовершенствовать» объект, и без того уже признанный совершенным.

Опять на секунду возникло ощущение чего-то знакомого: сочетание стекла и бетона и отполированные интерьеры на мгновение отдаленно напомнили Кремлевский дворец съездов, а гранитные бюсты отцов и дедов бразильской дипломатии — схожие бюсты в московском метро. Но только на мгновение — в этом здании продумана каждая деталь, создана тонкая игра теней и света, и вся конструкция кажется невесомой, прозрачной, ажурной. Почти все правительственные здания открыты для посещения: в любой день можно погулять на крыше Дома правительства, а по воскресеньям даже внутри Президентского дворца. Тут вам и старинная мебель (в частности, стол, на котором принцесса Изабелла подписала «Золотой закон» об отмене рабства), и тропический сад, и анфилада залов под названием «Три столицы», каждый из которых украшен в соответствующем стиле. Пускают туда любого при условии, что он прилично одет. Мы заглянули в расположенный неподалеку МИД.

Тем изгибам, которые я вижу в бразильских холмах, в теле любимой женщины, в облаках на небе и в волнах океана», — эти слова Нимейера сложно соотнести с прямыми квадратами суперблоков, но в отношении собственных построек этого архитектора из Рио они справедливы. «Я стремился к изогнутой, чувственной линии.

а ведь то же начало 1960-х в Рио было временем расцвета босановы! Но постепенно что-то из этого появилось, а что-то еще появится. Не было зелени, не хватало кино, дискотек, клубов, кафе… — «И все-таки странная вещь: построив этот идеальный город, сам Нимейер продолжает жить в Рио…» Супруги переглянулись и вздохнули: «Будь у нас выбор — и мы бы тоже». Ужиная вечером в доме Беатрис и ее мужа Андре, в одной из тех самых вилл на берегу озера Параноа, мы снова вернулись к достоинствам и недостаткам столицы. Бразилиа — фантастический эксперимент, и в целом он удался». «Конечно, на то, чтобы обжить город, нужны годы. Когда-то в Бразилиа было в самом деле неуютно.

Марита Губарева
Фото Алексея Бойцова
«Вокруг Света»